Былое: Лев Толстой — о духе школы и своих учительских ошибках

«Есть в школе что-то неопределённое, почти не подчиняющееся руководству учителя, что-то совершенно неизвестное в науке педагогики и вместе с тем составляющее сущность, успешность учения, — это дух школы. Этот дух подчинён известным законам и отрицательному влиянию учителя, т. е. что учитель должен избегать некоторых вещей, для того чтобы не уничтожить этот дух… Дух школы, например, находится всегда в обратном отношении к принуждению и порядку школы, в обратном отношении к вмешательству учителя в образ мышления учеников, в прямом отношении к числу учеников, в обратном отношении к продолжительности урока и т. п. Этот дух школы есть что-то быстро сообщающееся от одного ученика другому, сообщающееся даже учителю, выражающееся, очевидно, в звуках голоса, в глазах, движениях, в напряжённости соревнования, — что-то весьма осязательное, необходимое и драгоценнейшее, и потому долженствующее быть целью всякого учителя. Как слюна во рту необходима для пищеварения, но неприятна и излишня без пищи, так и этот дух напряжённого оживления, скучный и неприятный вне класса, есть необходимое условие принятия умственной пищи. Настроение это выдумывать и искусственно приготавливать нельзя, да и не нужно, ибо оно всегда само собой является.

В начале школы я делал такие ошибки. Как скоро мальчик начинал плохо и неохотно понимать, находило на него столь обыкновенное школьное состояние тупика, я говорил: попрыгай, попрыгай! — Мальчик начинал прыгать, другие и он сам смеялись, и после прыганья ученик был другой. Но, повторив несколько раз это прыганье, оказалось, что как скажешь: Попрыгай! — на ученика находит еще бòльшая тоска, он начинает плакать. Он видит, что душевное состояние его не то, какое должно бы было быть и нужно, а управлять своею душой не может и никому не хочет позволить. Ребёнок и человек воспринимает только в раздражённом состоянии, поэтому смотреть на весёлый дух школы, как на врага, как на помеху, есть грубейшая ошибка, которую мы слишком часто делаем.

Но когда оживление это в большом классе так сильно, что мешает учителю руководить классом, что учителя уже не слышно и не слушают, как же тогда, кажется, не прикрикнуть на детей и не подавить этого духа? Ежели оживление это имеет предметом урок, то лучше и желать нечего. Ежели же оживление это перешло на другой предмет, то виноват был учитель, не руководивший этим оживлением. Задача учителя, которую почти каждый исполняет бессознательно, состоит в том, чтобы постоянно давать пищу этому оживлению и постепенно отпускать поводья ему. Вы спрашиваете одного, другому хочется рассказать, — он знает, он, перегнувшись к вам, смотрит на вас во все глаза, насилу может удержать свои слова, жадно следит за рассказчиком и не пропустит ему ни одной ошибки. Спросите его, и он расскажет страстно, и то, чтò он расскажет, навсегда врежется в его памяти, но продержите его в таком напряжении, не позволяя ему рассказывать полчаса, он станет заниматься щипаньем соседа.

Другой пример: выдьте из класса уездного училища или немецкой школы, где было тихо, приказав продолжать занятия, и чрез полчаса послушайте у двери: класс оживлён, но предмет оживления другой, так называемые шалости. В наших классах мы часто делали этот опыт. Выдя в середине класса, когда уже много накричались, вы подойдёте к двери и услышите, что мальчики продолжают рассказывать, поправляя, поверяя друг друга, и часто вместо того, чтобы без вас начать шалить, без вас вовсе затихают».

Осенью 1859 года 31-летний Лев Николаевич открыл в Ясной Поляне школу для крестьянских детей. До отмены крепостного права оставалось ещё полтора года, а Толстой уже впустил дух свободы в свою школу. По сути, он построил собственную экспериментальную педагогику, совершенно непохожую на те подходы к воспитанию и обучению детей (тем более крестьянских), которые считались тогда нормой.

Детей в яснополянской школе не принуждали к занятиям и не требовали от них строгой дисциплины, не задавали домашних заданий. Лев Николаевич считал, что естественные для детей «говор, движение, весёлость» — «необходимое условие учения». Он резко отвергал основы, на которых базировались современные ему школы, — зубрёжку и строгую дисциплину.

Уникальная Яснополянская школа просуществовала меньше двух лет. Её пришлось закрыть по распоряжению властей — им не понравилось слишком сильное отклонение от принятых тогда подходов к образованию и воспитанию.

Но идеи педагогики продолжали занимать Толстого — теперь уже как теоретика. В 1862 году он стал выпускать педагогический журнал «Ясная Поляна». Тот просуществовал ещё меньше, чем школа, — вышло только 12 номеров. Журнал тоже пришлось закрыть — власти были недовольны слишком резкой критикой, которую Толстой позволял себе в адрес существовавшей системы.

В публикации «Яснополянская школа за ноябрь и декабрь месяцы» Лев Николаевич описал организацию учёбы в своей школе, в том числе подходы к преподаванию отдельных предметов.